а ушко пряди ее волос, пока она не уснет. Моя мама делала точно так же, когда я была маленьк
й и поиском способов выжить, что я очень долго не замечала, что с моим ребенком что-то не так, и что плачет она тише, и что ее не будит перфоратор за стенкой, и что на улице она спит безмятежным сном под гул и шум общественного транспорта. Меня некому было учить, некому рассказывать и подсказывать. Ни друзей, ни мамы, ни родственников. Так вышло. Отца я своего не знала, а мама честно сказала, что забеременела, потому что очень хотела ребенка, а с мужчинами у нее не сложилось. Она
лько могла. И поначалу это счастье заключалось в том, чтобы
что я дура. Потом в ломбард пошла и заложила сережки, которые мама на выпускной подарила. За эти деньги мы и доехали домой. В
, разбивать мои воспоминания, мое детство, сгребать в груду разноцветного мусора, б
ему! Время он для меня найдет. Ублюдок! Самоуверенный, богатый, наглый мерзавец и подонок. Жить, видно, не смог, зная, что нам хорошо без него, что мы ни разу у него ничего не попросили
которого у меня дрожали когда-то колени и скручивало низ живота. Теперь он так же смотрит на кого-то другого, голосом своим шепчет им то, что шептал мне. И тогда хотелось убить их обоих, перебежать через дорогу и долго бить ножом и его, и ее. Отомстить, причинить ему боль, чтоб понял – каково мне с израненным, исколотым сердцем жить дальше. Но дома осталась Маша, моя маленькая д
свалила горшки с цветами, они с грохотом разлетелись по полу, а Маша продолжала играть с кусочками хлеба, макая их вместе с пальчиками в кашу. У меня все внутри похолодело. Я уже нарочно свалила е
Я не замечала ее недостаток. Но из государственного садика нас просто выдавили. Психолог написала (не без ведома заведующей), что Маша отстает в развитии, ходит под себя и ведет себя неадекватно. Им, видите ли, не хотелось портить статистику таким ребенком, как Маша, и другие родители на нее как на прокаженную смотре
ех пор, как смирилась с тем, что мы с Егором никогда больше не будем вместе, и он не приедет, не извинится и не заб
то, как рычал мне в лицо, тряс проклятыми бумагами, а потом ими же отхлестал по лицу, и то, как вы
ды. Он просто вычеркнул нас и продолжил жить д
то-то докажу? У меня денег на колбасу и хлеб нет, а на адвокатов тем более. Государственные – скажет кто-то? Он куп
ины, лебезил и во всю рассыпался комплиментами. Я его выгнала и расписываться не собиралась, хотя мне предлагали деньги. Я отказа
сердца. Это была ампутация без наркоза наживую ржавой пилой. Я смотрела на нее в белом платье, на него в белом костюме
азлюблю. Моя. Вся моя. Слыши
енщину, она громко смеется, а я... я рыдаю изнутри. У меня траур. Ведь он только что так жестоко убил во мне любовь, только умерла она все равно не в тот день... ее агония была долгой и мучительной
снова, и я бросила
му зв
ку и села за стол, закрывая лицо руками. И еще одн
между прочим, старался. Можешь и дальше молча
лишком или нет – не тебе судить. Это я
кому-то это покажется странным, а я иначе не могла, я бы сошла с ума, если бы запретила себе это делать.
оде. Решительно достала их оттуда, пересчитала. Мало, конечно. Но это и все, что у меня есть на сегодня. И если потребуется, я заплачу кому нужно и оформлю эту проклятую приватизацию. Святая наивность. Какая же я дуроч
ить на жалость чиновникам. Я верила, что среди них есть просто люди. Я ошиблась. Там, где дело касается денег, людей практически не остается – только ходячие банкоматы. И она разбилась вдребезги, когда мне показали документы о том, что моя квартира
квартиру до завтра до
вои. Зачем задумываться, отяжелять собственные мозги, заставлять совесть вылезать из захламленного угла и немного ею пользоваться, если удобно ее запинать куда подальше и жить в свое удовольствие. Моя хата с к
сем, что есть в этой квартире? И куда мне идти? Тех денег, что у меня есть, хватит лишь на пол месяца. И все. И пото
шина продолжала за мной ехать, а потом резко выехала вперед на тротуар. Я остановилась, прижимая сумочку к груди, а из джипа вышли двое мужчин ростом под два метра в черных классических костюмах и дв
ала, каждой клеточкой своего тела. Запах его узнала. Он не изменился за столько лет. Тот же парфюм, тот же аромат дорогих сигар и его собственный. Тот самый, который невидимым клеймом остался на коже, въелся в волосы и в
е люблю просить дважды.
ть, как кто-то прогибается под его желания и интересы. Когда-то меня сводила с ума его самоуверенность, его властность, его могущество
тебе
-глупый. Но ничего друго
е было надо, но ты реши
– одну на среднем пальце и другую на большом. Белый манжет с серебристой
о чем г
осить меня о помощи? Меня заверили,
звучал сейчас, моя проклятая память реагировала на него. И кончики пальцев начинали дрожать от понимания, что вот она и состоялась – та встреча, которую я представляла
аюсь, как и не нуж
льной взгляд. Когда-то я смотрелась в его глаза и наслаждалась своим отражением в светло-серой туманной дымке, которая густела и превр
енькая моя, коне
йный голос. ?Маленькая моя? ты не имеешь права м
е ты, да
, что соскучил
ал пальцами мои волосы и насильно развернул к себе, заставив посмотреть в свое лицо и задохнуться от этой близости. Задох
ал, что соскучился по суке, которая наставила мне рога пять л
ая тот раз, когда он смотрел на меня точно
тебе сочувствую. Лучше б
дский диссонанс, потому что его образ и то, что он мне говорит... это ведь было не про нас. Вед
хочешь? Ты ведь че
же смотрит – глаза сузились и
от комбинат. А потом... потом мне захотелос
г не х
елиться. Например, купить твой дом. Все здание, и снести на хер. Ил
то, его черты заострились, а серые г
. У меня
е свою нагулянную дочь и пыталась уверить, что она от меня. Так з
, приподнял одну бровь и усмехнулс
ают за собой, поддерживают товарный вид. Но
л ее за спину. От ярости и ненависти начало д
ждать. Ты приползёшь. Я
ткрыл дверь и вытолкал м
о готова поторговаться. Не забудь зав
е, не обращая внимания на то, что меня объезжают машины и сигналят мне. Я все
мне все это. Не верила, что это вообще происходит на самом деле. Сердце как сжалось, когда
у, а его ни о чем не попрошу. На три работы устр