ию положить? Ох и тяжела, потрошина псиная!

век живи - век учись. И языку, а как же? Потрошина псиная... Вот ведь сказал... И вродь без скверны, но обидно... Диаволе что творится! Вот на кой, скажите мне на милость, вздумалось ма

месте выросла. Государыни желания осуждать он отважился! Басурман и есть басурман. И да - не Антоша я тебе. Антон Иванович. Точка. Сколько поправлять можно? Ладно, тет-а-тет, а то при холопах! Удумал он Лизавету Петровну сра

чно отварной печенкою потчивал. С руки, как кенора. Охохо... Выходили мы в тот раз Тишу от такой напасти - не приведи себе Господь. Черную кровь отвести - это тебе не занозу из пальца вынут

удивлюсь, сам так обзовешь, как к стеночке крепить начнешь. На что, кстати? Замочки хитрые сработаешь? Алибо на крюки, как в прежние разы? А?

.. свет Иванович? Зачем парня зря

неру вслед за стариком перевирал. Пользовался привязанностью мастера. Вор! Ведь уворовывал, пусть не вещь, но словеса. У холопа твоего, друг мой дорогой, и ныне замашки буйна отрока. Чуть что, ерепенится, аки кнежич. Знает, подлый человечишко, твое к нему благорасположени

риказ императрицы. Янтарн

матушка Лизавета Петровна останется недовольною... Растрелли-сын - истинный клад для новой России. Подобных умельцев во всем мире не сыскать. Надо пользовать все премудрости его, все

го мастера принимались высочайшими особами с удовольствием. Удивительно, но так уж повелось со времен блистательного Рима, что государи любили свою скотину больше, нежели народ свой. Да что уж говорить? Бывало, обожали коняшек поболее и собственной особы. Тратились на воплощенную в камень и бронзу память, не скуп

в общем-то, посредственный. Однако держали при себе на коротком поводке, подкармливали щедро. Из-за чего же? Не из-за чего, а кого. Из-за сына - мастера настоящего, с

уйдет с ним и сын. А при этаких талантах Варфоломея Варфоломеевича любой ев

, хоть жили в России - один с рождения, другой - с лет отроческих, не особо любили их иные знатные фамилии. Ясное дело, все от зависти. Да и больно изворотливы оба - один по части дипломатии,

Алексеевич что младенец рыдал. Того Лефорта, что отстроил во славу нового Отечества половину Москвы, бил шведов на Балтийских землях, учил турок с татарам

му самому Меншикову, а вдову, Лизавету Лефортову, с малолетним тогда сынком Иваном, будущим отцом Антоши, выселил во вдовий дом. В Москву, на край Кукуйской слободы. Ох, и горяч был Петр Алексеевич. И доверчив. Внял н

- и в Вену, и в Берлин, и в Рим, и в Париж. Как раз там, во французской столице, и познакомился с итальянским скульптором, что работал по найму лютецких монархов. С Бартоломео Карло Растрелли. А познакомившись, сдружился. К себ

ном в Россию едут Петербург помогать отстраивать, а Иван Франце

ись. Да и как не сдружиться? Иностранцы на службе русского Государя Императора, Самодержца Российского -

*

атушка Лизавета Петровна с Антон Иванычем присл

Смотрел ужо каменюки ваши. Да не каменьи они

, вьюноша. Так то они, с коркою, и на коньи катыши

-то не сказали. Вводють, понимаешь,

сего дня во второй раз. Где ж ты слово-то такое услыхал?

гущий... Так то ж самого ярила кусок. Чур меня, чур-

ще: посреди неубранной залы, в куче известковой крошки и древесной стружки прямо под лучами полуденного солнца, светившего сквозь полированное стекло кабинета, искрился-переливался кус р

выкрикнуть Варфоломей Варфоломе

ядом холстину, зажмурился и вслепую кинул ее на удивительный камень. «Надо

вниз, схватил с тумбы у лестницы ковш с родниковой водой и так ж

молод уже... Так с ходу и не сразу припомнишь, который десяток годов намедни разменял. Седьмой? Нет, что ты. Шестой пока, пусть на ис

рывшему чертову каменюку. Обер-архитектор осторожно подоткнул ткань ногою

б ни единого лучика, в тень. Н

зрачный, что витражное стекло, заключал в себе удивительный инклюз. Ящерку размером с ладонь. Рептилия была красная, в светлое пятныш

окаменел. Только легкая, почти невидимая со стороны дрожь

чательно угасли, обоим по

доброго, вздернут на ближайшей осине. И поделом нам. Уразумел? Рот на замок, в общем. Слава Господу нашему, Антон Иванович раньше уехал, а то б не сносить нам головы. Язык у него, что Ольги твоей помело... А камень мы обратно в холстину завернем, да ночью в пруду и утопим. Негоже с Диаволом беседы

орот, как всякие умные люди, шутить дозволяли. Смеялись. Любил их Тиша - и старика ныне, к горю, покойного, и сына его - теперь уж тоже не молодца. Чудесный он, Варфоломей Варфоломеевич.

канчивали собирать Янтарный кабинет. Архитектор дошлифовывал последнюю полуколонну из камня, доставленного все тем же Лефортом из Пруссии. Хотелось сде

Смотреть результат приедет. Как и обещала - пренепременно. Любит она красоту и чудеса всякие. Тут

го топить. Но нечто словно держало Варфоломея Варфоломеевича. Не пускало к пруду с камнем. Только, было, решал

рел. Водой поили его насильно, чтоб не помер, а еду он, чрез «не надо»

чки перед образами ставил. Лекарей из Петербурга заказывал. С ума старик сошел! Такие деньжищи на холопа

кий тосканский град Флоренцию. Укатили, да так там и остались, бросив своего кормильца в чужой стороне. Слали напомаженные письма, где чер

отец так свое чадо не лелеет, как старый Варфоломей Варфоломеевич своего холопа балуе

а лад

здоровление еще остава

ртынов. Или Ирод, как его народ кличет. За глаза, конечно. Этот самый Ирод, мол, знает, как любой чуждый предмет себе во благо служить

оана Антоновича извела, после чего и на престол взошла. Во мгновение

перебарывал. Лефорт, помнится, сказывал, что дружен тот был когда-то с Растреллиным батюшкой, Варфоломей Карлыч

акануне та самая красная ящерка из злого камня. Свободная она была, из норы черной глядела и шептала через паузы два слова тол

дставления такой картины до мерзких мурашек на хре