меня на руках, посасывая большой пальчик. От невероятной и непередаваемой нежности задрожало сердце, и я провела кончиком пальца по ее пухлой щечке. Моя девочка. Если бы н

лмику в песках, обложенному камнями с сухими ветками цветов. Я не знаю, сколько времени я там провела, то в слезах, то просто глядя в одну точку и умирая от отчаянной тоски. Этот холмик стал

дно мгновение. Я ненавидела все, что меня окружало, ненавидела даже каждую молекулу воздуха и любой живой звук. Боль рвала мою душу на куски, и я не могла вырваться из ее безжалостн

естала кровоточить, но она перестала быть настолько безнадежно звенящей, в ней появился один единственный, но столь важный звук – это любовь к моему единственному оставшемуся в живых ребенку. И боль, как обещала мне Джабира, все же немного отпустила... но у этой хитрой твари были свои планы и свои часы голода. Она возвращалась неизменно по ночам, отбирая у меня возможность спать, и терзала меня до полного изнеможения, заставляя корчиться на шкурах, кусать руки, чтобы не орать и не в

не имеет начала и конца. В него поместятся океаны любви и ее хватит на всех. Как костер, от которого можно разжечь множество других костров. Когда я пела ей колыбельные, поглаживая черные кудрявые волосы Амины, спящей рядом с нами, я всегда неизменно пела им всем. Всем моим детям. Через две недели я смогла наконец-то дать ей имя... назвала ее настоящ

, ко мне вернулся стимул жить дальше... вместе с диким жел

и последовал к своим людям, потом к костру ужинать. Меня приветствовал довольно сухо и сдержано. И я была ему благодарна за эту сухость и безэмоциональность, больше всего на свете я боялась, что мой муж захочет предъявить свои права на

говорить, – т

На

пустился на табурет, об

тебе дорого – отпусти меня. Я больше не хочу здесь оставаться.

ву и так же сп

е м

ичала в отчаянии,

бой причине, порочащей твою и мою честь, я буду

обещал мне, что ра

ся, – уверенно

успел исполнить

сти, мне ничего не спустят с рук, как ему. И

но буду жить здесь в этой

ась к ней, поглаживая по спинке и пок

. – Рифат... мы ведь не муж и жена. Мы с тобой никто и никогда не станем кем-то. Наш брак бессмысленный, а я не могу так жить. Не могу в

вдруг потерял свое привычное самообл

прошлое, я готов принять твою дочь как родную и любить ее сильнее, чем любил бы своих детей. Я

поняла все. И в то же время горе

илию. Мое сердце и моя душа никогда уже не станут моими, они отданы, и вернуть назад их уже невозможно. Прости... я не могу дать тебе ничег

не смотрел на меня. Смотр

не дам. Как я

кровенно отказала ему. Может, надо было как-то по-другому. Неужели

адо будет оформить для тебя новые документы. Для тебя

ляд снова и посмотр

м останешься моей женой. Руки у Кадиров длин

руки, а потом ры

, о Божеее

тстранил меня от себя. Уде

ся о тебе и там. Обещай, что

ют глаза. Мне не верилось, что это может быть правд

*

не думала, что оно у тебя есть. А сейчас смотрю на тебя и понимаю, что лучше бы

щего костра и под

отом себя почувствовал, которого под ребра пнули, к

оду, особенно если живые не хотят эту свободу обрести. Это для тебя прошло больше полугода, а для нее все было две минуты назад. Нет у горя сроков, нет определенных рамок, за которыми боль отступает и дает си

да ты

нули, и он залпом

оя дыра в груди со временем превратилась в камень... а у не

амуж и рожают снова от других

о сердце умеет регенерировать и биться

е отсюда. И... я больше не стану работать

ь вмест

м и продолжить дело моего отца. Без Ад

евать ее любо

Я запрещал себе даже думать об этом, я презирал и ненавидел себя за это. А сейчас... Сейчас я не вижу ни ма

ву и посмотр

ер. Ты ведь самая опытная повитуха

евела взгля

клиниках гибнут младенцы... то что стоит говорить о пустыне, где у меня нет ни интенсивной терапии, ни капельницы. Ребенок был слаб, он второй в двойне, пуповина обмоталась вокруг

ея заслужила такое счастье? В милости теперь купается. К

уть дрожащие морщин

м у других, – тихо сказала она. – Но оно недолговечно, пове

ви хочу от нее, улыбки для себя, касаться ее хочу. И у меня хватит терпения. Я дождусь, когда ее сердце оживет... Но я

ься от адовых мук. Но это и есть проявление любви. Соперники – это всегда ненависть и боль. Особенно мертвые. Они ведь не исчезают, они не станут плохими, их нельзя очернить или у

ривык. Вряд ли

а усме

постижима... Возможно, Альшита ответит те

мею ж

ат... посмотрет

протянул ей ладонь, насмешливо прищурив глаза и вытянув ноги к ог

ло? Совсем

абудь о ней. Разведись

на ноги и свел б

что н

. в ней твоя смерть!

расхох

накурилась дурмана. Кто он? Мертвец? А смерть... так она

редила. Те

ла. Ищи новое место для жилья. Когда

ь не только на тебя охотит