Жи

реть его лицо в мареве тумана. Едкая радость тут же сменилась разочарова

чно, ж

обы я услышала, как она плещется в бутылке, и со с

и честно. Где вы ее с Дьяволом спрятали. Это же он ее в

ь в горящий от боли кусок мяса. Чтобы я начала говорить, он наклонился

ли просто скажешь мне, где Эрдэнэ! Всего лишь начнешь говорить

глазами, и больше ничего не хочу. Только пить. Только утолить жажду, толь

МОЯ!

гда я не ответила, начал медленно

еее

ами, поднося пус

тве

он оглох, чтобы у него лопнули вены. Как же я хотела броситься к нему, бить по груди, по щекам и кричать, орать, молить, чтобы эта пытка прекратилас

иначе жизнь потеряет смысл. Нельзя отнимать самое зыбкое и самое дорогое – надежду, иначе можно сойти с ума. Вот что отличало нас с ним друг от друга. У меня всегда была надежда. Я всегда верила в него, в нас. А он...самое первое, что терял – это веру. А невер

..А для меня самое жуткое – это его ненависть, самое жуткое – видеть его настолько чужим и ка

Я закричала, на коленях пополз

ся голосом, – не знаю...не уходи.

онес через всю комнату, чтобы швырнут

настолько, что я захочу от тебя избавиться. А сейчас ты будешь мне подчиняться и делать все, что я п

глазами, и я с трудом держ

.что пр

близала сухим языком

ь с тебя куски кожи и скармливать тигрицам живьем. Ты

сдавил мое г

ОНЯ

Да

ебе принесут

Не

давила его рук

мне не веришь

ить?

так громко, что я зажм

ей жизни, нужно было тебя удавить, едва увидел. Ты...грязное болото! Подделка...которую я пока что

чины плеть, так, чтоб темнело в глазах

ь твое место среди свиней, помоев и мусора. Когда мне будет надо, с

и я медленно

ешь правду...как ты пр

силы кулаком во

ься ею. Поняла? Никогда. Спектакль

диких муках в предсмертной агонии, и я знаю, что скоро она м

й хозяин! Мое имя тебе запрещено произнос

ски хочется, чтобы его сочные губы прямо сейчас прижались к моим губам, и все закончилось, чтобы он спрятал

и. У меня внутри кипяток обжигает легкие. Это сомнение в его глазах, эта вспыхнувшая волна боли, которая дает моей над

дежды...как жить? Я...же

сая надо мной адской тенью. А я из последних сил воюю с ним, я из последних сил де

бишь? Когда трахала

когд

изо всех сил выд

била или никогд

чезает из его глаз, они снова станов

юбила и никогда

рая слезы, поднес к своим губам и облизал их. Пото

дет больше... я знаю, как вы с ним задумали меня уничтожить, знаю, как работала на Сансара, знаю все, о чем сговорилась с Цэцэг. У меня есть записи.

. Сразу после него появилась та женщина, которую я видела

съешь немного овсянки и иди за мной, если е

раньше, невозможно. Я знала, почему он стал таким, я чувствовала его боль, как свою

о человека. Но я не могу отвернуться от отца моих сыновей. Потому что сейчас он

о я, я знаю, кто он, то мой Хан потерял смысл жизни. Из-за меня. Моя смерть его сломала, стерла с лица земли того человека, каким он ст

же полиция. Говорили, что с подростками так бывает, тем более он привел в дом женщину. Но Эрдэнэ не могла сбежать только по одной причине –

для уборки. Для меня ее благородно освободили и внесли старую кровать и старую мебель из чулана. Я знала, какие комнаты у слуг, и ту каморку, которую дали мне, с трудом можно назвать комнатой. Он хотел

и овсяной каши с водой. Я не нуждаюсь в праздничных столах. Моя душа тоже

Каждый этап дан нам, как урок, как наказание, как возм

а такую, какую носят чернорабочие, не вхожие в хозяйский дом. У слуг в доме была красивая шелковая национальная одежда. Мне всегда нравилось, как было принято, чтоб они одевались. Когда-то я сама заказывала пошив одежды у швеи. У других слуг был обязателен черный

яльники. Потом мне нужно было их полоскать во втором корыте. Спасибо СумУ, он приносил мне воду из дома и помогал менять ее, сливая грязную. СумА – сын кухарки по имени Марве. Они не были монголами, и я не знала, откуда они приехали, потому что и Сума и Мар

удут кормить в столовой на заднем дворе. Но мне нельзя с ними. Меня кормят отдельно. Хан прика

положила в уже полный таз. Скоро Сума будет возвращаться с коню

ными волосами, собранными в пучок на макушке. Таз выпал из моих рук, и я замерла на месте. В мою сторону бежал маленький мальчик лет двух. Он

чтобы не заорать, чтобы не завопить от безумной радости, от сумасводящего чувства, которое защемило внутри, словно с меня сдирали кожу там, где сер

сно выделявшимися на смуглом личике. У Дугур-Намаевых был обычай не стричь мальчиков до трех лет. Он тянулся еще с позапрошлого века, поэтому у Галя

аль, д

на корточки, всматриваясь в личико с раскосыми глазками и вздернутой верхней губк

ешь ш

держала, протянула руку и погладила его по волосам. Он продолжал смотреть...но не на меня, а куда-то в сторону, потом поднял в песке стеклышко,

ь! Га

И когда я его увидела, то чуть не разрыдалась в голос. Я узнала его – это мой Лан. Мой с

оворить с детьм

ательно на меня смотрел. Мне захотелось броситься вслед, отобрать у нее ребенка, успокоить, прижать к себе

араков для прислуги. Это означало, что я смогу их видеть. Хотя бы издалека...