Родинки

Дорогой дневник. Пишу эти строки в ужасном душевном расстройстве. Пачкаю страницы слезами.

Ужас!

Всё кончено. Между нами. Между мной и милой моей болезненной девочкой.

А я никому-никому не говорила о ней. Даже Димке. Он бы наверняка, с башни старшего брата, заговорил о неправильности подобных чувств. А я бы процедила не без злобы: «Разве чувства могут быть неправильными?»

Ася была кем-то вроде типичной неудачницы. Она носила огромную куртку с кучей карманов, в правом внутреннем, лежала записная книжка, куда она рисовала лица людей из электричек, в наружном, уже не помню, каком именно, зажигалка, пачка мятного орбита и обязательно скомканный билет на поезд.

От её выкрашенных в сигнальный оранжевый волос, пахло зрелой женщиной. Мне всегда нравилось обнимать Асю. Я вспоминала о матери, втягивая в себя дым её вечернего парфюма.

Она расплакалась, когда я рассказывала ей о своём прадеде. О том, как он варил еловые иголки в тюрьме. Так она вела себя — девочка без кожи.

Нет, кожа всё-таки была. Бледная, такая же чувствительная, под кожей — куча голубых жилок. Как цветы подо льдом.

У неё висела родинка прямо под горлом. Небольшое коричневое пятнышко, которое мне всегда хотелось соскрести ногтём.

Любить Асю я так и не научила. Говорят, самые первые чувства самые яркие. Неразбавленный спирт. Клоунада. Цирк.

Вроде, весело и голова кружится от эйфории. А вроде по́том обливаешься от ужаса, и зверей жалко, испытанных огнём и бичом, и вообще — тошно. Вот-вот вывернет.

Я не училась любить Асю. Это была игра в одну сторону. Бадминтон с тенью. Делаешь вид, что тебе подают и играешь, резвишься. Пока силы есть.

Я говорила с ней о её чувствах, дарила цветы, кольца, походы в музеи, кидала к ногам себя, пыталась, выуживала из себя слова потоньше и покрасивее... Что толку?

Ася таяла у меня на руках.

— Хотя бы один кусочек, — упрашивала я её, протягивая праздничный торт.

Её порцию я уже разрушила на несколько частей поменьше. Особо жалко смотрелась кремовая розочка, смазанная одним движением.

Ася плакала. Крупные слёзы бежали по её лицу, которое я больше не узнавала, и таяли где-то на шее, там, под родинкой.

Ей исполнилось девятнадцать. Это была наша предпоследняя встреча.

При любом раскладе я знала: кто-то заберёт её у меня. Время, тление, огонь, — что-то из этого лишит меня Аси.

В последний день я мусолила карты. Влюблённые, Сила, Дьявол, Тройка мечей.

Гаданиям меня учила бабушка: наполовину цыганка. Когда её хоронили, я впервые в жизни ощутила опьянение. Водка застревала в горле, помню.

Помню, что застревали и мои слова, которые я готовила с мрачным торжеством, только для Аси. Она смотрела на меня пустыми, серыми глазами, в которые выжали травяной сок. Не слышала. Она уже меня не слышала.

Что у меня от неё осталось — бурая точка. Её родинка.